Тост в День Победы, Мичиган, праздник ветеранов,1994 г.

Вы когда-нибудь думали, какие странные перемены вызывает в людях война? Вы помните, над чем мы на фронте смеялись? Я – помню. К нам в редакцию дивизионной газеты приехал мой приятель из соседней редакции. Ему рады были все – он прекрасно умел рассказывать. И рассказал, как они захватили в качестве трофея немецкий автобус, с торжеством уселись и едва отъехали, как автобус вдруг взлетел на воздух и развалился: он был заминирован. Трое попали в госпиталь, остальные отделались синяками да легкой контузией. Смешная была история! Смеялся и сам рассказчик, и все слушатели.

А как-то в землянку, где в эту ночь мы выпускали газету, ударил тяжелый снаряд. Взрыв, грохот обваливающихся бревен, коптилка погасла, только земля на нас сыплется. Темнота. И тихо-тихо. И вдруг из тьмы голос нашего красавца-печатника:

– Ну что, братцы, все пиздой накрылись?

И здоровый гогот из девяти мужских глоток. Землянка была немецкая, добросовестная, так что ее разворотило не совсем. Но дверь навесную завалило так, что мы не могли выйти два часа. И все два часа смеялись, уже задыхаясь от кашля.

Но самый смешной случай был таков. Армии наши в изматывающих боях подошли к правому берегу Одера, у его широкой, разветвляющейся на много рукавов, болот, стариц дельты. Саперы навели понтоны, настелили лежневки. Командование придавало – и естественно – огромное значение этой переправе. На дорогах, идущих к ней, вместо тонконогих лихих регулировщиц поставили офицеров, кажется, начиная от капитанов и выше. Охраной воздуха по обеим сторонам переправы занимался целый зенитный полк. Левый берег тоже был уже свободен: противник уходил на запад вдоль побережья Балтийского моря. Надо было спешно перебросить наши войска, чтобы не дать ему опомниться. В этом и состояла важность переправы. Дивизии нашей армии начали переправляться первыми.

К тому времени наше превосходство в авиации было абсолютным – шел, по-моему, уже апрель 45-го. И вот к переправе прилетел один-единственный самолет. Зенитчики открыли заградительный огонь, да такой, что разрывы на разных уровнях стеной стояли в небе. Наша дивизия, вернее остатки ее, все еще была на высоком правом берегу, и мы видели все происходящее. Самолет покрутился нерешительно с одной стороны, с другой и развернулся в обратный путь. Зенитчики прекратили огонь. Немец удалялся. И вдруг прозвучал ему вслед один зенитный выстрел – кто-то из зенитчиков, видно, замешкался и послал снаряд вдогонку, что в общем-то было бессмысленно. И – попал!

Фашистский самолет с полной бомбовой нагрузкой камнем рухнул вниз, угодив на КП уже успевшей переправиться 38-й дивизии, и разнес его в пух и прах.

Это была невероятная, неправдоподобная случайность. И такой же невероятной была реакция на эту случайность: несколько дней хохотали все, рассказывая о происшествии, прибавляя все новые подробности. Смеялась и вся наша армия, и соседи. Я тоже смеялась.

Так давайте, друзья-ветераны, земляки мои по войне, выпьем в День Победы за то, чтобы до конца наших дней смеяться только над тем, что и вправду смешно: над своими немощами, над бестолковостью чиновников, одинаковой, видно, на всех континентах, над радостной щенячьей возней внуков наших. И по второй выпьем – больше-то по возрасту не стоит! – чтобы им, нашим внукам, никогда не довелось смеяться над тем, чему смеялись мы.